Светозары (Трилогия) - Страница 81

— Бог-то бог, да сам не будь плох, — поддержал кто-то бригадира.

— Во-во, — взбодрился Федор Михайлович. — На бога надейся, а сам не плошай! Не до жиру — быть бы живу. Как будто вы сами не знаете, как надо работать. Вот они, — бригадир обвел рукой первый ряд, где сидели мы, подростки, — они — и то уже знают, как надо работать и как напрягать силы! Недаром мы их сегодня пригласили сюда наравне со взрослыми. Голодные, разутые и раздетые, эти мужички с ноготки достойны почета и уважения, может быть, больше, чем взрослые мужики, которые воевали на фронте. Солдат имел в руках оружие и мог защитить себя; дети были беззащитными перед голодной и холодной смертью, они могли только страдать и плакать…

Кто-то из женщин всхлипнул в тишине.

— Разводишь слякоть, бригадир! — крикнул с задней скамейки Сенька Палкин. — Значится, герои войны не те, кто кровь проливал, а сопливые ребятишки? Так надо понимать?

— А ты засучивай рукава у своей тельняшки, да выходи-ка завтра на работу, сено скирдовать, — спокойно отвечал Федор Михайлович. — Дадим тебе паек — двести граммов хлеба пополам с лебедой, вот и сравнишь, вот и поймешь, как оно сладко в тылу живется…

— А вот этого не хотел, начальник! — сразу завелся Сенька. — Что, я себе большего не завоевал? Мне и в городе, чай, место найдется, а в навозе ройся сам, не возражаю!

— Ну ты! Моряк с разбитого корыта! — глаза бригадира округлились, побелели от бешенства. Черные пятна струпьями выступили на изуродованном лице. Он сунул кулаки в карманы брюк, сдавленно процедил: — Вон отсюда! Иди клеши одень. На флоте в галифе не ходят. И кортик без погон не носят… Индюк!

— Хто индюк?! Я индюк? Да я… Ах, ты… Я тебя счас, суконку!.. — Сенька, выхватив кортик, ринулся вперед, парни насилу успели схватить его, с трудом поволокли на улицу.

Федор Михайлович нервно бегал по сцене. Его трясло как в лихорадке.

— Хочу спросить фронтовиков, — он устало опустился на стул за столом. — Хочу спросить, кто еще настроен так же, как этот дурак?

Фронтовики (их было всего человек десять) молчали. Потом поднялся одноногий Игнаха Капылов, мужик молчаливый и серьезный.

— Однако я так скажу, — начал он, опершись на костыли и глядя в пол. — Не надо бы нам нынче выяснять, где труднее было — в тылу или на фронте. И там, и здесь, видать, хватило горюшка по ноздри. И крови, и слез пролито столько, как, должно быть, во веки веков не было пролито на Руси… Устал народ, да. Железо — и то не выдерживает…

— Я уж и не чаю, когда высплюсь всласть, — прогудел под нос, словно пожаловался самому себе, сидевший сзади меня дед Тимофей Малыхин.

— Пятый год выходного платья не надеваем! Поди, уж моль побила…

— Та гори воно огнем, тое платье! — веселым колокольцем зазвенела тетка Мотря Гайдабура. — Разве ж в платье дело, дорогие мои бабоньки?! Плясать разучились, песни спевать — це вот пострашнее. Яка вона жизнь без песни? Така ж, как у коняги: тико робишь да спишь… ну, покушаешь, коли шо е…

— Уж тебе ль на это жаловаться, Мотря? Чего доброго, а песен завсегда полна изба!

— Таких песен не дай бог никому, — грустно откликнулась Мотря. — Утром встают — в девять глоток: «Маты, кушать!», и вечером ложатся с той же песней…

— А что, товарищи, а?! — бригадир как ужаленный вдруг вскочил из-за стола, забегал по сцене. — Не гульнуть ли нам всей бригадой, а? Не встряхнуться ли немножко перед уборкой? Не сделать ли маленький сабантуй, как говорят у нас, у танкистов?..

— Умные слова и вовремя сказаны, — охотно поддержали из зала. — Только когда?

— Когда? — Живчик вскинул глаза к потолку, секунду подумал. — Сегодня. Прямо сейчас!

— Это дело попахивает кизячком, — намекнул кто-то, имея в виду тот злосчастный день, когда Федор Михайлович в разгар сенокоса распустил бригаду делать себе кизяк.

— Ну, кто не желает — не просим! — кипел бригадир, как всегда в подобных случаях, когда принималось какое-то решение, с ходу приступив к бурной деятельности. — Тэ-эк… Столы можно поставить прямо здесь, в божьем храме. А где их взять, столы?

— Нашел, о чем тужить! — весело отозвались из зала. — Ты лучше подумай, где спиртного взять, да закусь какую ни на есть.

— Дело говорите, — почесал в затылке Федор Михайлович, — без этого — какой же сабантуй? А в бригадной кассе — ноль целых ноль десятых. Тэ-эк… Есть у меня велосипед, почти новый, — как бы размышляя про себя, бормотал он. — И один денежный человек моим великом давно интересуется. Огнев!

От неожиданного окрика бывший бригадир Илюха Огнев даже вскочил.

— Продаю тебе велосипед! — торжественно объявил Федор Михайлович. — Катайся, пользуйся моей добротой.

— Эт за сколько же? — деловито осведомился Илюха.

— Гони на два ящика водки!.. Нет, на два с половиной.

— До-орого, — нахмурился Огнев.

— Дорого — да мило, дешево — да гнило!

— Уж ты, мой велосипед, женя едет, ноги — нет! — пропел кто-то в задних рядах.

— Ну, я не цыган, рядиться не умею, — сказал Федор Михайлович. — Сколько понадобилось денег сейчас, столько и прошу. Будешь брать или нет?

— Посмотреть ба, — тянул Илюха.

— Боишься, что обману? — Живчик подозвал кого-то из пацанов, протянул ему ключ от своей квартиры. — Чеши ко мне, пригони велосипед. Он в сенцах там…

4

И закипела работа! Столы снесли из ближних изб. Какую могли, принесли закуску. Бригадир распорядился по такому случаю зарезать колхозного барана. Люди бегали и суетились, как потревоженные муравьи.